Аналити́ческие языки́ — языки, в которых грамматические отношения имеют тенденцию к передаче в основном через синтаксис, то есть через отдельные служебные слова (предлоги, модальные глаголы и т. п.) через фиксированный порядок слов, контекст и/или интонационные вариации[1], а не через словоизменение с помощью зависимых морфем (окончаний, суффиксов, приставок и т. д.). Другими словами, синтетический способ выражения отношений между словами заключается в рамки одной морфемы, являющейся частью одного слова, а в аналитических языках эти отношения выносятся за пределы словоформ[2], то есть происходит специализация труда между грамматически значимыми служебными словами (предлоги, вспомогательные глаголы) и лексически значимыми единицами, которые остаются неизменными по форме или меняются слабо. Если язык изолирующий (только одна морфема на слово), то он по определению будет «предельно аналитическим»[2] (но не все аналитические языки изолирующие: большинство слов в современном китайском (官话) являются составными, двухморфемными, хотя грамматика у него остаётся аналитической). К языкам с хорошо выраженной тенденцией к аналитизму традиционно относятся африкаанс, английский, голландский, новоперсидский и болгарский языки. При этом предки всех этих языков носили хорошо задокументированный флективный характер. Ярко выраженная тенденция к аналитизму проявляется во всех романских языках, включая французский, который представляет её наиболее полно, демонстрируя наибольший контраст по сравнению с флективной латынью. Хотя некоторые аналитические конструкции появились в русском и немецком языках, данные языки, однако, сохраняют преимущественно флективный строй.
Термин «аналитический» обычно используется в относительном, а не в абсолютном смысле. Например, английский язык имеет меньше флексий (внутренняя флексия), чем большинство индоевропейских языков (глаголы в английском могут иметь до 5 форм, существительные — до 3), и поэтому его часто называют аналитическим, хотя в «традиционных» аналитических (полностью изолирующих) языках обычно нет флексий вообще. Таким образом, деление языков на аналитические и синтетические обычно проводят на основе той или иной преобладающей языковой тенденции в развитии данного конкретного языка. Другими словами, в отличие от изолирующих языков, которые предстают в таком виде с самых первых письменных памятников, аналитические языки за довольно короткий период времени, а иногда буквально в пределах нескольких поколений прошли или проходят быстрый путь разрушения флексий. Причины распада флексии часто кроются как во внутриязыковых процессах (например в стремлении к упрощению громоздких флективных форм классической латыни в народно-латинском языке), так и в иноязычном влиянии, когда в многоязычной среде у билингвов проявляется желание к резкому упрощению грамматики одного или нескольких языков для облегчения коммуникации. Подтверждением последней теории является крайняя морфологическая бедность практически всех креольских языков мира.
Стоит также отметить что в ходе эволюции исконно синтетических языков аналитические тенденции могут по разному затрагивать различные части речи: например в языках романской группы аналитизму в целом более подвержены классы существительныx и прилагательных, а в германских языках — глаголы[3].
Следует отметить и то, что многие неиндоевропейские языки в настоящее время движутся от аналитического строя к синтетическому, то есть аналитизация не является неким универсальным финальным процессом, свойственным всем языкам, но с разной степенью интенсивности. В. В. Иванов отмечает, например, что древнекитайский представлял собой язык синтетический, а современный китайский при его аналитизме постепенно начинает восстанавливать элементы синтетизма (Иванов, 1976; cp. Иванов, 2004, с. 71; Тромбетти, 1950, с. 164; Jespersen, 1894, р. 83). Дальнейший прогресс синтетичности в виде увеличения числа падежей наблюдается и в без того достаточно синтетических финно-угорских языках (Veenker, 1967, S. 202; Comrie, 2004, р. 422). Б. Комри говорит о росте синтетизма в баскском (Comrie, 2004, р. 429). В индоевропейском литовском языке под влиянием финно-угорского субстрата в историческое время развились иллатив, аллатив и адессив (Comrie, 2004, р. 421). Цикличность процессов языкового строя наиболее интересно проявляется в индийских языках, в которых за хронологически короткий отрезок длиной немногим более двух тысячелетий произошёл циклический процесс перехода от синтетического строя к аналитическому и обратно (Климов, 1983, с. 167).
Американский лингвист Дж. Гринберг ввел индекс синтеза, который вычисляется по формуле M/W, где M является количеством морфов в отрезке текста, а W (от англ. word «слово») — количество речевых слов в этом же тексте. К преимущественно аналитическим относят языки с величиной индекса ниже 2[2].
В связи с упадком флексий, аналитические языки имеют тенденцию к сокращению количества слогов в словe: если в русском среднестатистическое слово состоит из 2,3 слога, то в несколько более аналитичном немецком она опускается до 1,6 слога, в ещё более аналитичном французском уже только 1,5 слога, в английском лишь в среднем 1,34 слога. В результате, в англоязычных странах оформился даже своеобразный пласт детской литературы, где используются практически только односложные слова. В китайском, где флексий нет вообще, каждое слово состоит обычно из одного слога и двух или трёх первичных фонем.
Однако сокращение длины слова в языках с тенденцией к аналитизму означает также и рост количества слов для выражения одинаковых мыслей: так для передачи идентичного смысла в английском переводе требуется примерно на 10 % слов больше, чем в его более синтетическом армянском эквиваленте. Объясняется это тем, что в английских текстах служебные слова достигают более трети всех единиц, а в армянских лишь одну четверть (Саркисян, 2002, с. 5). Л. Вайсгербер в книге «О картине мира немецкого языка» приводит похожий пример для другой пары языков, ареалы которых граничат друг с другом: при переводе немецких стихов на французский язык, перевод содержит в среднем на 11 % больше слов, чем его немецкий оригинал. Происходит это потому, что французский язык, где падежные флексии существительных и артиклей полностью угасли, применяет большее количество служебных слов. Функции генитива и датива в нём давно взяли на себя предлоги de(s) и а(ux); а многочисленные немецкие сложносоставные слова заменяются словосочетаниями, скреплёнными теми же предлогами de и а(ux): Eisenbahn > chemin de fer.
Прямой порядок слов наблюдается в английской художественной литературе примерно в 80 % случаев, в русской этот показатель падает до 59 %, а в украинской лишь 53 % предложений строятся по прямой модели. Кроме этого, опущение местоимённого подлежащего, столь распространённое в латыни и до сих пор сохраняющееся в большинстве современных романских языков, уже невозможно во французском языке, где процесс отмирания флексий глаголов зашёл уже слишком далеко. То же самое относится к английскому языку.
Наименьший индекс флективности Гринберг получил для вьетнамского языка: 1,06 (на 100 слов 106 морфов). Уровень аналитизма английского составил 1,68. К аналитическим относятся китайский, новогреческий, болгарский, персидский, итальянский, испанский, португальский, французский, датский языки и др.
По развитию глагольного аналитизма среди индоевропейских языков лидерами являются германские языки. Этот показатель достигается в основном за счёт рекордного низкого уровня синтетизма глаголов в африкаанс (0,2) и английском (0,5)[3]. По своему грамматическому строю язык африкаанс является одним из наиболее аналитических индоевропейских языков, поскольку в процессе его развития всего за два столетия морфология подверглась радикальнейшему упрощению[4], хотя его фонетика остаётся весьма сложной. Похожий путь нарастающего аналитизма прошли и родственные африкаансу нидерландский и английский языки, а также некоторые немецкие диалекты (языковой консерватизм предотвратил полный распад флексий в литературном немецком языке). Вместе с тем исландский язык сохраняет высокий уровень синтетизма.
В славянских языках тенденции к аналитизму в целом выражены довольно слабо. Исключение составляют южнославянские языки, что объясняется влиянием иноязыковых систем и активными межъязыковыми контактами в рамках балканского языкового союза.
Индекс аналитизма русского языка колеблется от 1 до 3[5], но в среднем составляет от 2,33 до 2,45[6].
Болгарский считается единственным аналитическим славянским языком, что позволяет изучать процесс развития сравнительного аналитизма на его примере. Вначале его падежи начали редуцироваться и терять свою звуковую уникальность, что в конце концов нивелировало различие между флексиями в живой речи. Наиболее стихийным этот процесс был в XII—XVI веках. Немалую роль в этом процессе играл и упадок болгарской письменности за более чем 4 столетия турецкого ига, в течение которого устный язык был не обременён консервативными письменными традициями старославянского языка. На первом этапе с падежами в среднеболгарском языке начали ассоциироваться определённые предлоги. Со временем необходимость в самом падеже отпалa вовсе. Упадок падежных парадигм при параллельном росте значимости предлогов и артиклей являются главными признаками аналитизма[7]. Ср.: русск. капли росы при болг. капки от роса (букв. капли от роса). В конце концов, предлоги сами стали вполне ясно разграничивать значения, взяв на себя функцию падежей.
В начале XX века формы вин. падежа муж. р. типа чакам г-на Симеонова или подарявам книгата на Ивана Петрова активно заменяются на безпадежные чакам г-н Симеонов и подарявам книгата на Иван Петров по причине того, что так легче различать род и пол: напр.: уважавам Валентина Георгиева и уважавам Валентин Георгиев.
Наиболее легко подвережены распаду флексий существительные. Как и в романских языках, этот процесс несколько запаздывает у местоимений, которые всегда сохраняют флективные формы дольше, чем существительные. При этом, опять же, в современной устной болгарской речи рост аналитизма налицо и в этой категории слов, даже при том, что с позиции современного литературного языка следующие примеры классифицируются как ошибки. Рассмотр.: «На кой се обаждаш?» (вместо литературной падежной конструкции «На кого се обаждаш?»), "«Аз ми се струва» (вместо «На мен ми се струва»), «Той го няма» (вместо «Него го няма»).
Будущее время также полностью аналитично и образуется с помощью вспомогательной частицы ще.
Романские языки характеризуются довольно ранним началом развития аналитических тенденций, как в плане распада флексий у существительных, так и в плане развития богатого спектра аналитических времён и разного рода перифрастических конструкций у глаголов. Аналитическая по своей сути конструкция буд. времени по модели AMARE+HABEO появилась ещё в народной латыни поздней империи, хотя тогда аналитические тенденции были ещё не столь ярко выражены. В отличие от криптогендерных германских языков, свою устойчивость сохраняет категория рода, основывающаяся (как и в славянских) на звуках в окончании слова, хотя и она подверглась упрощению (в большинстве языков латинский средний род перераспредилился между женским и мужским). В испанском языке радикальному упрощению подверглась не только морфология существительных, но и фонетика языка в целом. При этом богатство личных флексий сохраняется в системе спряжения глаголов, к которой добавился целый спектр новых аналитических конструкций со вспомогательными глаголами HABER, TENER QUE и перифразами IR A, ACABAR DE, PONER A.
Наиболее полно эти аналитические тенденции представлены в современном французском языке. Однако его особенностью является сохранение существенного разрыва между устным языком (где аналитизм достиг своего апогея) и письменной нормой (где консервативные традиции сохраняют различные флективные маркёры вроде «немых» окончаний -s и -х для обозначения флексии мн. числа, которое в устном языке потеряло флективную оформленность). Важную роль для передачи отношений между словами теперь играют не окончания, а порядок слов в предложении и предлоги а, de, pour, а также вспомогательные слова (je sais pas) и артикли (le loup > les loups). Личные флексии глагола сильно редуцированы в устной речи (но не на письме). Большое число омофонов ([sɛ̃]: saint, sain, sein, ceint, seing) во французском языке делает контекст особенно важным в устной французской речи, а традиционную орфографию — в письменной[2]. В устном французском языке слово, вырванное из контекста, не имеет не только практически никаких грамматических свойств, но также зачастую лишено и семантики. Однако, в отличие от английского языка и африкаанс, аналитизм которых тяготеет к классическому изолирующему строю, аналитические тенденции во французском и других романских языках носят совершенно иной характер — они развиваются в сторону аналитического полисинтетизма[8], при котором всё предложение представляет собой единый фонетико-синтаксический поток: il y est allé («Он ушёл туда») /i.ljɛ.ta.le/[9], исп. Dímelo «скажи мне это». Полисинтетические конструкции могут идти вразрез с общей тенденцией к фрагментарнoму аналитизму, что наиболее наглядно демонстрируют французские и итальянские адвербиальные местоимения (en/ne и y/ci)[10], отсутствующие однако в испанском.
Данная страница на сайте WikiSort.ru содержит текст со страницы сайта "Википедия".
Если Вы хотите её отредактировать, то можете сделать это на странице редактирования в Википедии.
Если сделанные Вами правки не будут кем-нибудь удалены, то через несколько дней они появятся на сайте WikiSort.ru .